"Триумфальная арка"

© Эрих Мария Ремарк

1. Слишком громко? Что могло сейчас казаться слишком громким? Только тишина. Тишина, в которой тебя разносит на куски, как в безвоздушном пространстве.

2. - Вы провансалец? - спросил он спокойно.
Хозяин осекся.
- Нет. А что? - ошарашенно спросил он.
- Так, ничего, - ответил Равик. - Мне просто хотелось вас прервать. Лучше всего это удается сделаться помощью бессмысленного вопроса. Иначе вы проговорили бы еще целый час.

3. ...я не люблю возвращаться одна, доставать ключ и отпирать пустую комнату...точно гроб открываешь. Достаточно и того, что ты входишь туда...где тебя не ждет ничего, кроме нескольких чемоданов.
- Нигде ничто не ждет человека, - сказал Равик. - Всегда надо самому приносить с собой все.

4. Одиночество - извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда.

5. Не надо бояться быть смешным. Впрочем, для этого требуется не только мужество, но и известная непринужденность.




6. Раскаяние - самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее. 

7. - Только мечта помогает нам примириться с действительностью

8. - вы не похожи на человека, опьяняющего себя мечтой, - сказала Кэт.
- Можно опьяняться и правдой. Это еще опаснее.

9. - Вы знаете русский?
- Так, насколько меня обучил ему Морозов. Главным образом ругательства. В этом смысле русский - просто выдающийся язык.

10. Ребенок. В этом распадающемся теле на ощупь, вслепую пробивалась к свету новая жизнь. И она тоже была обречена. Бессознательный росток, прожорливое, жадно сосущее нечто. Оно могло бы играть в парках. Кем-то стать - инженером, священником, солдатом, убийцей, человеком...Оно бы жило, страдало, радовалось, разрушало...<...>Конец. Конец всему, что не обрело сознания, всему, что не обрело жизни - дыхания, восторга, жалоб, роста, становления. Не осталось ничего. Только кусочек мертвого, обескровленного мяса и немного запекшейся крови.

11. -...Тебя когда-нибудь бросал человек, которого ты любила?
- Да. <...> Один из двух всегда бросает другого. Весь вопрос в том, кто кого опередит.
- И что же ты делала?
- Все! <...> Но ничто не помогало. Я была невероятно несчастна.
- И долго?
- С неделю.
- Не так уж долго.
- Это целая вечность если ты по-настоящему несчастен.

12. - <...> А сольешься с природой - никогда не станешь отчаиваться. Да и само отчаяние среди лесов и полей выглядит куда приличнее, нежели в отдельной квартире с ванной и кухней. И даже как-то уютнее.
<...>
- <...> Между прочим, добавлю, что мы и спим слишком много в комнатах. Превращаемся в мебель. Каменные громады домой переломили нам спинной хребет. Чем мы стали? Ходячей мебелью, сейфами, арендными договорами, получателями жалования, кухонными горшками и ватерклозетами.

13. Так бывает всегда: только мелочи объясняют все, значительные поступки ничего не объясняют. В них слишком много от мелодрамы, от искушения солгать.

14.- Нет. Мы не умираем. Умирает время. Проклятое время. Оно умирает непрерывно. А мы живем. Мы неизменно живем. Когда ты просыпаешься, на дворе весна, когда засыпаешь – осень, а между ними тысячу раз мелькают зима и лето, и, если мы любим друг друга, мы вечны и бессмертны, как биение сердца, или дождь, или ветер, – и это очень много. Мы выгадываем дни, любимая моя, и теряем годы! Но кому какое дело, кого это тревожит? Мгновение радости – вот жизнь! Лишь оно ближе всего к вечности.

15. Жила-была волна и любила утес где-то в море, скажем в бухте Капри. Она обдавала его пеной и брызгами, день и ночь целовала его, обвивала своими белыми руками. Она вздыхала и плакала, и молила: "Приди ко мне, утес!" Она любила его, обдавала пеной и медленно подтачивала. И вот в один прекрасный день, утес, совсем подточенный, качнулся и рухнул в её объятия. <...> И вдруг утеса не стало. Не с кем играть, некого любить, не о ком скорбеть. Утес затонул в волне. Затонул в любви. Теперь это был лишь каменный обломок на дне морском. Волна была разочарована, ей казалось, что её обманули, но вскоре она нашла себе новый  утес.

16. – Я вообще ничего не хочу. <...> Так что же это у меня, Равик? Счастье или отчаяние?
<...>
– Вероятно, и то и другое. Так бывает часто. Об этом не следует слишком много размышлять.
– Что же тогда следует?
– Радоваться.

17. Конечно, со стороны очень легко укоризненно покачивать головой и призывать к благоразумию. Будь оно трижды проклято, это благоразумие! Все не так просто! Жизнь есть жизнь, она не стоит ничего и стоит бесконечно много. <...> Хоть она и пуста, твоя жизнь, но ее не выбросишь, как стреляную гильзу! Она еще сгодится для борьбы, когда настанет час, она еще понадобится. Не ради себя самого и даже не во имя мести – как бы слепо ты ни жаждал ее, - не из эгоизма и даже не из альтруизма – так или иначе, но все равно надо вытаскивать этот мир из крови и грязи, и пусть ты вытащишь его хоть на вершок – все равно важно, что ты непрестанно боролся, просто боролся. И пока ты дышишь, не упускай случая возобновить борьбу. Но ожидание разъедает душу. Быть может, оно вообще безнадежно. К тому же в глубине души живет страх, что, когда пробьет час, ты окажешься разбитым, подточенным, истомленным этим нескончаемым ожиданием, слишком выдохшимся, и не сможешь встать в строй и зашагаешь в одной шеренге с другими! 

18. Странно, как много думает человек, когда он в пути. И как мало, когда возвращается.

19.Радость там, за окном, - утренняя роса, десять минут тишины, пока день еще не выпустил своих когтей.

20. Женщин следует либо боготворить, либо оставлять. Все прочее - ложь.

21.Ненавижу совершенство! Оно противоречит самой природе человека.

22. - <...> И зачем только живет человек?
- чтобы размышлять над смыслом жизни. Есть еще вопросы?

23. - Все несчастья, Борис начались с того, что мы обрели способность мыслить. 

24. Помоги мне, люби меня, будь со мною, я вернусь - слова, приторные слова, и только. Как много придумано слов для простого, дикого, жестокого влечения двух человеческих тел друг к другу. И где-то высоко над ними раскинулась огромная радуга фантазии, лжи, чувств и самообмана.

25. Но что еще в жизни трогает так, как дешевые символы дешевые чувства, дешевая сентиментальность? В конце концов что сделало их дешевыми? Их бесспорная убедительность.

26. Меня толкают локтями и плечами, я чувствую на себе чужие взгляды, слышу гудки автомобилей, голоса, слышу, как бурлит вокруг меня обыденная, налаженная жизнь, я в центре этого водоворота - и все же более далек от него, чем луна...

27. Но  если кристалл раскололся под тяжким молотом сомнения,его можно в лучшем случае склеить,не больше.Склеивать,лгать и смотреть,как он едва преломляет свет,вместо того чтобы сверкать ослепительным блеском!Ничто не возвращается.Ничто не восстанавливается. <...> прежнего уже не будет.Склеенный кристалл.Упущенный час.Никто не сможет его вернуть.

28. Но ты вернула мне то, чего не могли мне вернуть ни Платон, ни хризантемы, ни бегство, ни свобода, ни вся поэзия мира, ни сострадание, ни отчаяние, ни высшая и терпеливейшая надежда, – ты вернула мне жизнь, простую, сильную жизнь, казавшуюся мне преступлением в этом безвременье между двумя катастрофами! Привет тебе! Благодарю тебя! Я должен был потерять тебя, чтобы уразуметь это! 

29. Да здравствует век невмешательства! Век окаменевших человеческих душ!

30. Сегодня же у нас нет ничего, кроме отчаяния, жалких остатков мужества и ощущения внутренней и внешней отчужденности от всего. Если сегодня любовь приходит к человеку, она пожирает его, как огонь стог сухого сена. Нет ничего, кроме нее, и она становится необычайно значительной, необузданной, разрушительной, испепеляющей. 

31. Довольно: кто слишком часто оглядывается назад, легко может споткнуться и упасть.

32. Человек не подозревает, как много он способен забыть. Это и великое благо, и страшное зло.

33. Ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил...

34. Судьба никогда не может быть сильнее спокойного мужества, которое противостоит ей. А если станет совсем невмоготу - можно покончить с собой. Хорошо сознавать это, но ещё лучше сознавать, что, покуда ты жив, ничто не потеряно окончательно.